All the world’s a stage, and all the men and women merely players

..мир устроен так, что ничего не случается с тобой, но все происходит для тебя — для твоего пробуждения, для твоего роста, для твоего вдохновения, для твоего исследования, даже если ты забудешь или не увидишь этого, впадая в исступление или отчаяние.
Когда нет фиксированной цели, ты никогда не потеряешь цель, значит, ты никогда не сможешь потерять свой путь. Поэтому, ничто из того, что происходит в твоей жизни, не сможет сбить тебя с пути. Твой путь — это то, что происходит, и то, что происходит — это твой путь. Другого нет.


Все происходящее — смех, слезы, времена великой скорби, опыты глубокой потери, боль, путаница, когда ты полагаешь, что никогда не сможешь чего-то сделать, разрывающая сердце любовь, потеря веры абсолютно во всё - это шоу.
Но даже потеря веры в шоу — это часть шоу. Даже сцена, где "что-то идет не так", не свидетельствует о том, что шоу идет не так. Поэтому, ты всегда именно там, где тебе нужно быть, веришь ты в это или нет.
Жизни можно доверять абсолютно. И жизнь не может пойти "не так".
автор текста: Jeff Foster

упомянутый в названии поста монолог из пьесы As You Like It:

по-русски:

оригинал:

All the world’s a stage,
And all the men and women merely players:
They have their exits and their entrances;
And one man in his time plays many parts,
His acts being seven ages. At first the infant,
Mewling and puking in the nurse’s arms.
And then the whining school-boy, with his satchel,
And shining morning face, creeping like snail
Unwillingly to school. And then the lover,
Sighing like furnace, with a woful ballad
Made to his mistress’ eyebrow. Then a soldier,
Full of strange oaths, and bearded like the pard,
Jealous in honour, sudden and quick in quarrel,
Seeking the bobble reputation.
Even in the cannon’s mouth. And then the justice,
In fair round belly with good capon lin’d,
With eyes severe, and beard of formal cut,
Full of wise saws and modern instances;
And so he plays his part. The sixth age shifts
Into the lean and slipper’d pantaloon
With spectacles on nose well and pouch on side,
His youthful hose well sav’d a world too wide
For his shrunk shank; and his big manly voice,
Turning again toward childish treble, pipes
And whistles in his sound. Last scene of all,
That ends his strange eventful history,
In second childishness and mere oblivion
Sans teeth, sans eyes, sans taste, sans everything.